Жаркое июльское солнце скользнуло по прикрытым векам.
Погладило по лицу.
Бывший опер приподнял подбородок. Щурясь, взглянул на небо. Все еще не до конца веря в происходящее, глубоко втянул ноздрями воздух.
Свежий, теплый... чистый. Разительно отличающийся от той хлорной тюремной вони, которую ему приходилось нюхать на протяжении последних шести лет.
Странно было снова чувствовать себя живым. Странно и непривычно.
Впрочем... живым ли?
Выгорело все... почернело, обуглилось и превратилось в серый прах, унесенный ветром. У него не осталось ничего. Почему-то смешное в своей горечи, одновременное резкое и хлесткое слово. Ни-че-го.
Ни работы, с которой его выперли сразу же, причем задним числом.
Ни друзей, которые отвернулись сразу же, едва узнав, что он натворил.
Ни дома, который забрал банк в качестве погашения невыплаченной ипотеки.
Ни-че-го.
Ничего кроме пустоты, неопределенности и ненависти. Ненависти, которая все эти годы и поддерживала его на плаву. Заставляя жить, когда хотелось сдохнуть. Заставляя встать, когда не было сил. Заставляя рычать, когда сил хватало лишь на хрип.
Ненависти к тому ублюдку, по чьей вине и полетела под откос подорванным партизанами фашистским эшелоном вся его жизнь.
Ничего. Придет еще его время. За эти годы Доберман хорошо научился ждать. И, если будет нужно, готов был подождать еще. Чтобы ударить наверняка.
Парень проклянет тот день, когда они впервые встретились.
Доберман готов был отдать все, чтобы взять этого гаденыша за глотку и ме-едленно ее сдавливать, так, чтобы чувствовать, как жизнь выходит из этой тушки по капле, видеть, как сначала подергиваются дымкой, а потом тускнеют и стекленеют голубые глаза...
В очередной раз моргнув, наклоняется, подбирая с асфальта сумку. Подбрасывает в руке, усмехается, в очередной отмечая ее небольшой вес.
Вот и все его имущество.
И то большую половину его он по дороге выкинет в ближайший мусорный бак. Бывший капитан не хотел иметь при себе ничего, что связывало бы его с этим мрачным зданием за колючей проволокой. Не хотел видеть за своей спиной тюремной тени и ощущать на своих плечах ее холодные, грубые пальцы.
Хватит и этого запаха, казалось, уже въевшегося в саму кожу. Верхом мечтаний для Добермана сейчас была возможность как следует отскрести от него шкуру, даже если придется при этом наполовину ее содрать. А затем - нормально, до отвала, пожрать и завалиться спать. На человеческую кровать, а не на нары.
Криво усмехается, забрасывая сумку на плечо.
Ну. Мечтай-мечтай... товарищ бывший капитан...
Кто бы тебе предоставил такую возможность. К кому пойдешь? Чей порог оббивать будешь побитой собакой, умоляя дать перекантоваться хоть денек?
Вздергивает верхнюю губу в злом оскале и решительно трогается с места, даже не взглянув напоследок на ворота учреждения, за стенами которого провел последние шесть лет своей жизни.
Ничей.
Если у него еще что-то и осталось помимо ненависти - так это гордость.

До города его добросили. Повезло. Водитель проезжающей мимо лады не испугался остановиться возле угрюмого мужчины в мешковато смотрящейся по причине худобы потрепанной одежде. Конечно, по той причине, что помимо него в машине было еще два крепких парня... сыновья, наверное, но Доберману было на это наплевать. Мимо не проехал, и на том спасибо.
От сумки бывший опер, как и планировал, избавился сразу же. Себе оставил лишь документы, упрятанные во внутренний карман куртки, телефон и все те немногие деньги, что у него были. Смешная сумма, конечно... даже неделю не протянуть. Ну да от осознания этого факта пятисотрублевая бумажка не станет пятитысячной.
Оставили его совсем на другом конце города, чем тот, на котором он когда-то жил. Впрочем, особой проблемы бывший капитан в этом не увидел. Скорее наоборот. Ноги сами рвались пройтись. Просто пройтись. Никуда не торопясь, щурясь от яркого летнего солнца и не ожидая, что конвоиры вот-вот загонят обратно в тесную вонючую камеру со словами "прогулка окончена".
Правда, знать бы было еще, куда идти...
Ведь идти-то было и некуда. Но он, тем не менее, шел.
Не зная, к слову, зачем это делает.
Что именно тянуло его к месту, где он раньше жил, Доберман бы не сказал. Умом он прекрасно понимал, что делать ему там нечего. Квартира давно уже принадлежит другому, и хозяин явно не будет рад, увидев на пороге зэка. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы предвидеть такой результат.
Так какого черта он сюда приперся?
Усмехнулся, вдруг осознав причину.
Ты ведь как пес, брат. Пришел на пепелище дома, надеясь, что там что-то еще осталось. И что к тебе выйдет мертвый хозяин, потреплет по холке и даст косточку.
Медленно опустился на скамейку возле подъезда. Фыркнул, с болезненным любопытством оглядываясь по сторонам, пытаясь выловить хоть что-то знакомое в неверном свете фонарей.
И резко насторожился, уловив краем уха какой-то странный шум в ближайшей подворотне.
Напрягся, медленно и тихо поднимаясь.
Прижавшись боком к стене, подобрался ближе, прислушиваясь.
Лязгнул зубами.
Судя по голосам, группка каких-то юных подонков пыталась отобрать у девушки сумочку. И еще и взахлеб обсуждала, видимо, с целью запугивания, какими ножевыми узорами расчертить ей лицо.
Мрази.
Шаг вперед, встать так, чтобы свет фонаря уперся прямо в спину, протянул длинную тень от его фигуры.
- Ну и что тут происходит?

Отредактировано Рхан`торр (2017-02-19 15:42:17)

- Проваливай, мужик, тебе какое дело?
В этом вся суть стаи. Пока ты чувствуешь рядом плечо собрата, ты кажешься себе всесильным. Тебе плевать, кто стоит перед тобой - чувство страха атрофировано напрочь, а жажда рвать и убивать приобретает концентрированную, наивысшую консистенцию.
Просто потому, что рядом с тобой стоят еще два таких же отморозка. Которым так же придает уверенности твое присутствие, как и тебе - их.
А вот если повстречаться с кем-то из таких один на один... будут и рычать, и тявкать, но уже куда менее уверенно. А стоит только приподнять губу в оскале - сразу же засверкают лапами, обделавшись и трусливо поджав хвост.
Отвечать бывший опер не стал. Во-первых, не стоит сбивать себе дыхание.
А во-вторых - эти подонки не заслуживали того, чтобы с ними разговаривали.
Поэтому тощая жилистая тень просто срывается с места, уж тем более не удосужившись никого предупредить о своих намерениях.
Схвативший девушку за руку вожак складывается пополам от жесткого удара под дых и, само собой, эту самую руку выпустив. Доберман добавляет локтем по загривку, обрушивая мальчишку на асфальт, и разворачивается как раз вовремя, чтобы взять на излом конечность второго, сжимающую складной нож.
Нападать со спины? Ай-яй-яй... во времена дуэлей этого бы точно не одобрили.
Резкий рывок и хруст в плечевом суставе. С пареньком он не церемонится, не видя никаких различий между тварью взрослой и тварью малолетней. Все едино. Пока не продемонстрируешь на собственной шкуре ту боль, что они так рьяно готовы причинять другим, ничего не изменится.
Нещадно впечатывает его лбом в кирпичную стену и яростно шипит, чувствуя, как резко ожгло левое плечо. Третий оказался проворнее товарищей. Хотя бы настолько, что все же умудрился его зацепить. Хоть и изрядно промахнувшись при этом.
Эх, лет пять назад этот сученок бы и замахнуться не успел, как оказался бы на асфальте, сжимая обеими руками свернутый набок окровавленный нос и скуля, как побитая псина.
Теряет форму...
Доберман скалится, вздергивая верхнюю губу. Паренек зыркает глазами по сторонам, отмечая, что состайники вряд ли в состоянии чем-то ему помочь, и резко спадает с лица. Ножик в руке начинает заметно подрагивать.
А, может, он просто увидел выражение глаз этого угрюмого незнакомца?
Удар с левой. В нос, как раз туда, куда он и хотел. Юный бандит тоненько взвизгивает, бросая ножик и хватаясь за собственное лицо.
И орет - истошно, как мартовский кот, когда, рухнув от грубого пинка в грудь, ощущает на своей правой кисти тяжесть ударившего с размаху чужого каблука.
Теперь ножик в эту руку он не возьмет как минимум месяц. Впрочем, как и что-то иное. Лучевые кости - вещь достаточно хрупкая. И срастаются довольно долго... и вовсе не факт, что они сделают это правильно.
- Пшли, - голос больше походит на рык, смешанный с шипением. Адреналин драки понемногу начинает отступать, и бывший капитан чуть морщится, чувствуя и теплую влагу, расползающуюся по руке, и боль в том месте, где острое лезвие взрезало кожу. - Еще раз увижу - зарою. Живьем.
Лед, покрывающий толстой коркой откровенное бешенство. У ублюдков не должно быть ни единого сомнения в том, что он поступит именно так, как сказал.
Первым, цепляясь за стену, поднимается вожак. Сначала на колени... Хрипло стонет, тяжело сплевывая на мостовую.
Наконец встает на ноги, пошатываясь.
- Умница, - насмешливая похвала. - А остальные че, глухие? Встать!
Под жестко-стальным взглядом находит в себе усилие поднять задницу второй. Утирает кровь, сочащуюся двумя тонкими струйками из ноздрей, зыркает злобным взглядом загнанной в угол крысы.
Бессильным взглядом.
Третьего они поднимают совместно. Тот тонко скулит, вися в их руках мокрой половой тряпкой, и самостоятельно встать на ноги явно не в состоянии.
Доберман провожает их взглядом до тех пор, пока троица не исчезает из его поля зрения. Чуть вздергивает верхнюю губу в такт очередной пульсирующей волне боли, прокатывающейся по области пореза.
Фигня. Было и хуже. И с ножом кидались, и стреляли. На правом плече у него, например, как раз красуется такая вот памятка - пуля прошла навылет, через мясо, оставив два симметрично расположенных уродливых рубца. И ничего. Заросло же.
А уж это-то - и подавно. Обработать бы, конечно, только должным образом... мало ли, какая инфекция была на этом ножичке...
Усмехается. Нда, на что-что, а на это сейчас рассчитывать явно не приходится.
Крутит головой по сторонам, впрочем, уже не надеясь обнаружить девушку, за которую вступился. Наверняка дала деру сразу же, как началась потасовка... и правильно, к слову, сделала.
Удивленно приподнимает брови.
Делает шаг навстречу, останавливаясь на почтительном расстоянии. Окидывает взглядом.
Красивая, насколько это возможно разглядеть в полумраке. Лет двадцати пяти. Темноволосая, голубоглазая. Хорошо одетая - явно не для полуночных прогулок по пустынным дворам. Каким же ветром ее сюда занесло?
Морщится в очередной раз, инстинктивно сгибая руку в локте и ставя ее параллельно туловищу. Боль начинает полосовать плечо с новой силой, но вскоре утихает, напоминая о себе лишь нытьем. Или же он попросту уже начинает к ней привыкать?
Снова смотрит на девушку, мрачновато кривит уголки губ, представляя, как он смотрится со стороны. Хотя... видимо, не так уж и ужасно, если она до сих пор не заорала и не убежала с воплем: "мамочки, упырь!"
- Целы?

Брови бывшего капитана с удивленным недоверием приподнялись. Нет, подобная реакция была вызвана вовсе не ответом незнакомки. Тем более, что никакого ответа на его вопрос как раз и не последовало.
Все дело было в ее взгляде. Подобного на себе Доберман ловить не привык. Даже в те дни, когда еще был действующим сотрудником органов. Страх, неприязнь, равнодушие, хищно-придирчивый интерес... но явно не щенячий восторг.
Который, справедливости ради сказать, откровенно льстил... чего уж там.
Ловит ее взгляд на своем плече, косится на порез сам. Мрачно выдыхает сквозь зубы. Одежка и так не от кутюр, мало того, что сколько времени пролежала, дожидаясь хозяина... а теперь еще и на обоих рукавах - и рубашки, и наброшенной сверху легкой куртки - красовался длинный разрез. Как ни зашивай, все равно виден будет. Да и медленно расплывающееся по ткани кровавое пятно привлекательности тоже не добавляло.
К тому же, что-то подсказывало, что оно останется там и после стирки, разве что в чуть более бледном виде...
Ну да хрен с ним, своя шкура важнее. Нашел из чего делать проблему.
Или это все лишь потому, что рядом стоит изучающая тебя симпатичная девушка, а?
Фыркает и переводит взгляд на ее лицо.
Черт, снять бы, конечно, все это... пока не присохло, иначе потом отдирать можно будет лишь с водой... и довольно больно, но в данный момент это явно не самый лучший вариант. Не то время и не то место.
- Нет времени болтать.
И, прежде чем он успевает вставить хотя бы слово, девушка хватает его за правый рукав и довольно целеустремленно куда-то волочет.
Первую минуту несколько охреневший от такого поворота событий бывший опер даже не сопротивлялся, позволив себя протащить по меньшей мере метров двести.
Затем затормозил, упершись в землю всем своим весом. Пусть тюрьма и изрядно поглодала килограммы, но их в Добермане осталось все же побольше, чем было сейчас в незнакомке.
Справедливости ради, первая мысль, которая может возникнуть у человека, попавшего в подобную ситуацию - что его угораздило нарваться на ненормальную. Или же и вовсе маньячку. Есть такие типажи... плавали, сталкивались и лишь чудом не уходили на дно. Кидаются с восхищенными обнимашками на спортсменов-военных, заволакивают к себе в логово... а потом опять рыскают по городу в поисках новой жертвы в коллекцию.
Он уже собрался было выдрать руку, рыкнуть что-нибудь и свалить, когда следующая ее фраза неожиданно заставила чуть пригладить встопорщенную шерсть на загривке.
- Отказываться поздно. - с настойчивым апломбом заявляет девушка, вынужденно притормаживая вместе с ним. -  Напою чаем, обработаю рану.
Идиот ты, Витя... кто из вас двоих еще больший неадекват...
Щурится, вновь косится на плечо.
Да, сейчас бы это никак не помешало.  Не хватало еще нагноение или иную дрянь заполучить.
Только вот идти домой (или куда там она его тащит) к незнакомому человеку тоже особого желания не было. Черт знает, во что это выльется. А вдруг у нее дома парень? И вряд ли он станет разбираться, кого там на ночь глядя приперла любимая. Особенно если это не бездомный котенок, а мужик лет сорока, к тому же, с довольно бандитской рожей.
Нет, драки бывший капитан в таком случае не боялся... но и второй раз в тюрьму, на сей раз уже по статье "побои" или "причинение какого-то вреда здоровью" не хотел.
Окончательную точку в размышлениях ставит ворчание восторженно проснувшегося на слове "чай" с утра находящегося в состоянии сонной апатии голодного желудка.
- Да какая рана... - снова трогается с места, тихо надеясь, что она наконец отцепится от его рукава. Стряхнуть ее пальцы самостоятельно он почему-то не решается. Может, потому, что их прикосновения отчасти даже приятны? - так, ерунда. Хотя... - чуть морщится, - от обработки бы действительно не отказался. Чисто на всякий случай.
Петляют по пустынным дворам, проходят через еще пару подворотен, когда девушка останавливается возле представительного черного кроссовера. Наконец отпускает его руку, чтобы добраться до брелка с ключом и нажатием кнопки заставить приветливо мигнуть фары.
Доберман оценил. Машинка не из дешевых. Девочка явно неплохо зарабатывает. Именно зарабатывает, а не шикует на родительских денежках.
Выражение лица не то. Да и сам внешний вид...респектабельно-дорогой, а не дорого-выпендрежный. Две большие разницы.
- Меня зовут Настя, - представляется она, улыбнувшись.
- Виталий, - коротко отвечает он. Представляться сокращением, подобно тому, как это сделала она, желания нет. Бывший опер нутром чует, что следует держать дистанцию. Хотя бы для того, чтобы самому не зарваться в случае чего.
Приглашающе показывает на дверцу машины, сама, впрочем, не торопясь садиться. Доберман чуть усмехается, показывая, что оценил, и лезет внутрь.
Но прежде чем усесться, защелкивает правой, свободно работающей, рукой ремень безопасности. Мало ли как устроено это авто. Может, как в его старом... воспоминание болезненно обжигает, заставив отшвырнуть его прочь.
В любом случае, левой он не пристегнется.
Усаживается, неприязненно поведя при этом плечами. Прилипшая к вспотевшей спине рубашка начинает остывать, холодя кожу.
Решительно давит желание почесать между лопатками.
Закрывает дверцу, откидываясь на спинку сиденья и вытянув ноги. Наполовину прикрывает глаза.
Ну, поехали, что ли...

Разговаривает по телефону. Бывший капитан по-прежнему не открывает глаз, ничем не показывая, что внимательно прислушивается к девичьему голосу, беседующему с адресатом на другом конце провода.
На беду, телефончик у нее хороший. Динамики - тоже, так что ее собеседника не слышно даже в качестве едва уловимого эха.
Впрочем, услышав слово "братец", он расслабляется. К слову, так и не поняв, что именно его вообще здесь напрягло.
Привычка, наверное, просто. Везде видеть подвох. Отовсюду ожидать опасности.
Девушка кладет трубку, устанавливается молчание. Черт, лучше бы продолжила разговаривать. Опять его разглядывает. Как котенка на птичьем рынке, размышляя - брать, или вместе с лечением от блох и глистов встанет куда дороже?
Наконец голубые глаза вновь уставляются туда, куда им положено - на дорогу, принося почти физическое облегчение. Хрен знает, что с ним вообще творится сегодня, но тем не менее.
Нет, как бы не так...
Накаркал, называется.
- Расскажете о себе, Виталий?
Едва заметно морщится. Вопрос неприятен. Очень неприятен. Просто потому, что неясно, как на него вообще отвечать. Эм, ну... я был ментом, по пьяни убил человека, отсидел шесть лет и вот теперь столкнулся с тобой в темной подворотне. Вообще прекрасная характеристика. Сотрудника с такой с руками и ногами любой работодатель оторвет.
Но сказать что-то все же надо.
Хотя бы просто потому, что молчание  - определенно не лучший выход.
Ложь - тоже.
Правда, и ничего кроме правды. Правда, в сильно урезанном дозированном виде.
- Можно и на "ты", - замечает он, открывая глаза. На Настю по-прежнему не смотрит, уставившись на сонный город за ветровым стеклом. Нажимает на кнопку, опуская стекло, блаженно ловит прохладный ночной ветер.
Едет закоулками, правильно. Сам бы так сделал. Хоть и ночь, машин мало... но на светофорах торчать - куда больше времени потеряешь. Да и дворами можно изрядно срезать.
- Ну, если в общих чертах... Я - бывший мент, - неторопливо, подбирая слова. - Шесть лет назад уволили, пришлось уехать из города. Вернулся только сегодня.
Замолкает. Большего ей знать не нужно. Хватит и этого, с избытком.
Она не священник, чтобы раскладывать перед ней красочным веером всю свою не больно легкую жизнь.
Да, по правде говоря, он и тому бы всего не рассказал. Это все, каким бы мрачным оно ни было, принадлежит лишь самому Доберману. И никому больше.
Никому.
Не то что человеку, которого сегодня увидел в первый раз в своей жизни. И, скорее всего - и в последний.
Возобновлять беседу Настя не пытается. Ни уточняющих вопросов, ни попыток вновь вытянуть на откровения.
И сказать, что бывший капитан ей за это благодарен - пожалуй, значит ничего не сказать.
Заворачивает на парковочное место возле самого подъезда высотной кирпичной многоэтажки. Глушит двигатель.
Приехали.
Дом Доберману, как ни смешно, знаком - когда-то он выезжал сюда на задержание банды квартирных грабителей. И, надо сказать, в этой многоэтажке действительно было, что грабить. Люди здесь жили не самые бедные. Не Зеленый Дол, конечно, и не утыканный высотками центр... но тем не менее. Для тех, кто предпочитает существовать в максимальном комфорте и в наименьшем шуме, самое то.
Девушка открывает пассажирскую дверцу, заставив Добермана чуть усмехнуться. По правилам этикета, это делать подобало бы ему. Для нее. Черт, даже неловко как-то.
Выбирается, оберегая левую руку. Захлопывает дверцу уже самостоятельно.
Вновь мигание фар кроссовера, на сей раз прощальное.
Пиликанье домофона, неохотно позволившего открыть тяжелую металлическую дверь при поднесении ключа.
Бывший опер поворачивает голову, окидывая напоследок взглядом двор, вбирает голову в плечи и решительно шагает в освещенный подъезд, отрезая пути к отступлению.
Консьержка косится неодобрительно, несмотря на вежливый кивок с его стороны. Неудивительно. Доберман бы на ее месте прогнал бы себя если не поганой метлой, то длинными вязальными спицами, которые пожилая женщина держала в руках, сосредоточенно вывязывая шарф - точно.
Ситуацию сглаживает появление девушки. При ее виде морщинистое лицо консьержки расплывается в искренней улыбке - как у бабушки, увидевшей любимую внучку.
Впрочем, на бывшего опера она косится теперь с еще большим неодобрением.
Растягивать губы в дежурной улыбочке Доберман не стал. Во-первых, толку с этого будет ноль. Во-вторых - не в его это характере. Какой он есть, такой есть.
А все равно, отчасти даже забавно. Неужели работает правило: "когда ты видишь бомжа на улице, тебе обычно плевать, но когда этого же самого бомжа приводит уже твоя дочь..."

Нет, девушка чем дальше, тем больше его удивляла.
Друг? Вот так просто, походя. Друг. Доберману лично, не привыкшему называть этим словом кого ни попадя, это было очень странно. Видит человека впервые...и уже друг...
Ну не понимал он такого. Не мог с такой лёгкостью относиться к подобным словам. Пусть они и были всего лишь словами.
Прежде чем он успевает хотя бы открыть рот, девушка буквально впихивает его в лифт, заставив тем самым недовольно ощериться. Бывшего капитана это уже начинало раздражать.
Он вовсе не глух и, к тому же, прекрасно понимает обычную человеческую русскую речь. Не с Америки приехал.
Косится на нажатую кнопку. Девятый этаж. Предпоследний.
Чёрт, он предпочел бы пройти это расстояние пешком по лестнице.
Слишком уж напряжно было находиться с Настей в таком небольшом замкнутом пространстве, как обычный лифт...
Тем более что она опять взялась изучать его внешность. Причём достаточно откровенно, не пытаясь даже скрыть интерес. Довольно напрягающий интерес. Хотя бы тем, что сложно понять - равнодушный ли это интерес паталагоанатома к своему "пациенту" или же чисто женский....
Что в его положении, пожалуй, было бы ещё хуже...
Доберман не нашёл ничего лучше, кроме как уставиться на неё в ответ. Тем же изучающим взглядом.
Не слишком высокая, где-то ему по плечо. Ладная, все, что полагается, на своём месте и в необходимом объёме. В отличие от накачанных силиконом во все места дамочек...здесь все своё, сразу видно.
Глаза голубые. Яркие. Какие-то знакомые...хотя, наверное, это лишь кажется.
Волосы чёрные - скорее всего, покрашенные, слишком тёмным кажется цвет...но все равно такое ощущение, что мягкие, пушистые...
Спасла положение открывшаяся дверь лифта.
Девушка выскочила первой. Подошла к двери, бодро пошурудила в замке ключом и приглашающе распахнула её перед бывшим опером.
Доберман шагнул внутрь.
Остановился, с интересом осматриваясь.
А квартирка ничего...
Выглядит достаточно дорого, но без роскоши. Под стать хозяйке. Приятные неяркие тона, отсутствие лишней мебели. Все функционально и просто.
Настя, сбросив обувь, шмыгнула мимо него куда-то вглубь квартиры. Бывший капитан проводил её взглядом.
Стянул ботинки, поставив их в углу коврика.
Мужской обуви нет. Никаких иных следов наличия парня - например, куртки или кепки, тоже.
Знать бы еще, хорошо это, или плохо.
Осторожно снял куртку, пристроив её на угол комода. Хладнокровно изучил порез.
Нда...действительно с водой отдирать придётся.
Инстинктивно спрятал руку от Насти, вернувшейся затем, чтобы повесить куртку.
Неслышно прошёл следом, по пути открыв ближайшую глухую дверь. Заглянул.
Отлично.
То, что нужно.
- Сюда можно?
Получив ответ, шагнул в ванную, прикрыв за собой дверь.
Расстегнул рубашку, сбросил с правой руки. Открыл кран, настраивая воду.
Осторожно намочил область пореза, глухо зашипев через стиснутые зубы от боли.
Не сразу, но заскорузлая ткань поддалась. Доберман максимально осторожно вытянул руку из рукава, попутно успев пару раз болезненно сморщиться.
Отложил пришедшую в окончательную негодность одежду на край раковины.
Взглянул на руку.
Хм. Ну не так уж и критично. Ткань впитала большую часть крови, порез выглядел чистым.
Трогать его бывший опер не рискнул. Только осторожно смыл красные разводы по краям раны, стараясь, чтобы вода не попала на сам порез.
Все. Теперь обработать, как нужно...и все дела.
Подумав, снова открыл кран, настроив воду попрохладнее. Подставил голову
Фыркнул, свободной рукой отжав волосы. Наклонился, пару раз жадно глотнув прохладную воду.
Закрыл, оперся на раковину, с болезненным интересом взглянув на себя в зеркало.
Оттуда уставился угрюмый худой мужчина, изогнувший уголки губ в усмешке.
Пёс.
Больше соответствия своей кличке...смешно. Особенно если вспомнить, что его прозвали так чисто из-за фамилии.
Доберман коснулся старого рубца на правом плече. Провёл по ключице и выделяющимся ребрам.
Да, видок. Дожил.
Хотя, ерунда...пара месяцев нормальной кормёжки, и все эти кости покроются мясом. Обретут здоровый вид. Такой, какой имели до того момента, как оказались посажены на тюремный паек.
Снова кривая усмешка. Найти бы ещё такого сердобольного, который согласится эти пару месяцев его откармливать...
Стук в дверь заставляет дернуться.
Чёрт. А он ведь совсем забыл про Настю. Идиот. Не у себя дома, чай.
- Да.
Хватает рубашку, надеясь, что успеет её набросить. Почему-то не хочется, чтобы девушка видела его таким.
Тощим, озлобленным...мало похожим на человека.

Если бы он был истово верующим, то, наверное, подумал бы, что попал в рай. Ибо только там, пожалуй, можно встретить девушку, которая так вот запросто предложит в первый раз в жизни увиденному мужчине поплескаться в собственной ванной. На земле, по мнению бывшего капитана, такая вера в лучшие качества людей исчезла уже давным-давно и пробуждаться вновь не собиралась.
Но, увы, приходилось смириться с тем, что это все-таки реальность.
Во-первых, рылом он для попадания на небеса не вышел. Свой послужной список Доберман знал прекрасно, и уже вполне успел свыкнуться с мыслью, что за гранью его будет ожидать почетная синяя сковородка с гербом МВД и капитанскими звездочками на тефлоновом покрытии.
А, во-вторых...
Там, где нет тела, нет и боли. А потревоженная рука ныла знатно.
- Не думаю, что это хорошая идея, - отвечает осторожно, не горя желанием показаться совсем уж грубияном, тем более, в ответ на явно бескорыстную искренность. Больше всего, конечно, хочется просто рявкнуть что-нибудь - реакция, уже давным-давно ставшая привычной... но на сей раз к этому добавляется что-то новое.
Полузабытое.
И это что-то бывшему оперативнику откровенно не нравится.
Чуть морщась, косится на порез. Заманчиво звучит, конечно... при одной только мысли о том, чтобы смыть всю грязь этого чертова дня, вся шкура начинает восторженно вопить... Но из раны опять начинает сочиться кровь. Травмой уже явно пора заняться, так что все прочее придется отложить.
- Подожди!
Прорезавшиеся в голосе девушки командные нотки заставляют тихо хмыкнуть. Домберг невольно вспоминает свое прошлое. Примерно так же когда-то отдавала приказы его непосредственная начальница - майор Егорова. Только голос у той был еще мощнее, за что опера в свое время и ехидно прозвали ее "Сиреной"...
Мрачно сцепляет зубы, заталкивая воспоминания в самый дальний угол чердака разума, и выходит следом, игнорируя просьбу.
Прохладный воздух коридора приятно касается груди. Рубашку бывший капитан натягивать не стал, не желая лишний раз дергать и без того многострадальную руку. Расхаживать, конечно, по чужой квартире, как у себя дома, было не слишком уютно... но если выбирать между такого рода приличиями и своей шкурой, Доберман без колебаний выбирал последнюю.
- Должны подойти, хотя он ниже, но... подойдет. Так что-то нужно?
Вновь появившаяся Настя кладет на комод какие-то вещи. Насколько он понял, майка и какие-то длинные шорты. Судя по внешнему виду - с чужого плеча, несильно, но поношенные.
Так все-таки парень...
Тихо хмыкает, прикидывая, где тот может быть сейчас. Командировка? Уехал в другой город на посиделки с друзьями?
Странно, но от осознания того, что эта девушка несвободна, нет ни скованности, ни, тем более, страха. Скорее наоборот. Интересное чувство, которое даже сложно как-то обозвать. Азарт? Слишком сильно. Интерес, как бы тавтологично это не звучало? Уже ближе, но все равно не то...
Оставляет вещички лежать там, где они лежат. Во-первых, не хочется некстати заляпать своей кровью чужое имущество. А во-вторых - как бы смешно это ни звучало, но Доберман был чересчур для этого горд. Помощь он готов был принять. Но не готов был к тому, чтобы в итоге сидеть на всем готовеньком.
Неслышно проходит на кухню, хмуро разглядывая то, что разложено на столе. Усаживается, удобнее укладывая левую руку на стол.
Уж это-то он вполне способен сделать сам. К тому же, как знать - некоторые девушки вообще плохо переносят вид крови.
Так что, пока она бродит где-то там в глубине квартиры...
Бегло просмотрел содержимое аптечки, вытащил пузырек с перекисью, бинт и вату. Зубами вскрыл упаковку, отодрал кусок, смочил перекисью и принялся протирать область пореза, шипя сквозь зубы.
Тихо выдохнул, откладывая окрасившуюся в красный вату и разжимая челюсти.
Повезло, нож того сопляка так - слегка чиркнул по коже. Только вот оставленная им четкая полоса оказалась достаточно длинной. Достаточно длинной для того, чтобы ее можно было признать подлежащей зашиванию.
Хотя...
Чуть напрягает руку, проверяя. Кровь сочится чуть-чуть, показываясь буквально парой капель.
Что же, значит, пока это мероприятие можно отложить. Вполне может, и само прекрасно заживет. Ну нет, так...
Мягкие шаги за спиной. Настя.
- Помоги, - не оборачиваясь, просит бывший капитан. Заматывать плечо бинтом при помощи лишь одной правой и собственных зубов не слишком-то и удобно. Если есть возможность, всегда лучше в таких случаях прибегнуть к чужой помощи.
Чуть передвигает левую, так, чтобы девушке было удобнее.
Тихо и хрипло выдыхает сквозь зубы, чувствуя осторожные прикосновения тонких пальцев к своей коже. Девушке явно не приходилось никогда иметь дело с бинтами и прочая на практике, но она честно старается.
Нет, это вовсе не боль. А нечто совсем иное.
Странно волнующее, нетерпеливое. Диктуемое в большей степени эмоциями и какими-то глубинными, звериными инстинктами.
Битого бездомного пса впервые за долгие годы погладили. И он уже готов завилять хвостом, прижимаясь к чужим ногам и ласково вылизывая пальцы.
Только не отведи руки, только не пни, вдруг залившись издевательским хохотом...
- В руках себя держи, - напоминает разум. И внутренняя собака, разочарованно ворча, вновь угрюмо вбирает голову в плечи.
В глаза Насте бывший опер не смотрит, рассеянно изучая поверхность стола и изредка щурясь, когда девушка нечаянно делает больно. Внешне - полное спокойствие, разве что изредка нарушаемое нервным, напряженным вздрагиванием плеч. Что, впрочем, вполне можно списать на саму ситуацию - попробуй, сиди статуей, когда кто-то возится с твоим ранением.
И он рассчитывал, что Настя именно так это и воспримет.

Доберман несколько расслабляется, стоит девушке наконец оставить его многострадальную руку в покое.
Чуть более резко, чем следует, поводит плечом, заставляя острые когти боли впиться в тело еще глубже. Боль по природе своей отрезвляет, вынуждает выкинуть все прочее из головы. Бывший оперативник прекрасно это знает - не раз убеждался на собственном опыте. И потому, стиснув зубы, с каким-то особым ожесточением продолжает медленно - чтобы не стимулировать кровотечение - двигать поврежденной рукой.
Совсем оборзел?
Острые, обжигающие когти бесцеремонно ковыряются в ране.
Докатился...
Одновременно откуда-то изнутри поднимается злость. На самого себя. Бессильная, по-прежнему причудливо, уродливо переплетенная с тем, от чего он так яростно пытается избавиться.
До уровня зверя...
Останавливается, опомнившись, он лишь тогда, когда, скосив глаза, обнаруживает небольшое красное пятнышко на белизне бинтов.
Доберман медленно выравнивает дыхание, словно невзначай поворачиваясь так, чтобы Настя ничего не увидела. Не нужно ей этого замечать. Ни этой крови на руке, ни его напряженной короткой борьбы с темной, хищной частью собственной натуры...
- Будешь кушать?
Молча смотрит на то, как она расставляет на столе чайник, кружки...чуть улыбается одними уголками губ, увидев довольно внушительных размеров вазочку с конфетами и печеньем. Сладкоежка. В принципе, как и все девушки...
- Буду, - снова проснувшееся чувство голода перебарывает желание не задерживаться больше в этой квартире. Хотя... еще полчаса от силы - и он все равно уйдет. Не место ему в это маленьком уютном... чужом мирке.
Услышав от него ответ, Настя подходит к холодильнику. Бегло окидывает содержимое взглядом, вытаскивает небольшую кастрюльку, одновременно локтем закрывая дверцу.
Наполняет тарелку, дожидается завершающего "дзынька" от микроволновки и ставит посудину перед бывшим опером.
Тот чуть наклоняется, потягивая теплый запах носом.
Суп. Рисовый, густой, с щедро наложенным мясом...
Черт, как же он от всего этого отвык. Нормальная, человеческая, тарелка... и нормальная еда.
Слишком разителен этот контраст с тюремной алюминиевой миской и жидкой баландой, что Доберман даже не сразу и соображает, что надо бы сказать:
- Спасибо.
Осторожно, все еще как-то не до конца веря в реальность происходящего, зачерпывает ложку. Пробует.
- Вкусно.
И это не простая дань вежливости... он действительно так считает. Есть, с чем сравнивать...
Помедлив, бывший оперативник начинает работать челюстями уже куда увереннее. Прикладывая при этом значительное усилие, чтобы не наброситься на еду, словно голодный волк.
Нельзя. Иначе потом так хреново может стать, что сто раз проклянешь собственную прожорливость.
Ополовинив тарелку и ободрав дочиста плавающие в супе ребра, Доберман поднимает голову. Косится на Настю, отошедшую к окну и впустившую в комнату ночной воздух.
- А сама? Себе почему не накладываешь?
И впрямь как-то неуютно. Такое чувство, что она (хозяйка!) объесть его боится.
Выскребает посудину почти дочиста. За шесть лет это уже успело въесться в привычку. И отвыкать, судя по всему, придется долго...
Хочется попросить добавки, но бывший капитан удерживается от этого шага. Хватит.
Наглость - оно, конечно, второе счастье... но не в это время и не в этом месте.
Внимательно следит за тем, как девушка вытаскивает зажигалку и сигарету и, чуть помедлив, делает затяжку. Слегка морщится. Он не любит, когда женщины курят. Да и вообще терпеть не может сигарет. Возможно, потому, что сам когда-то бросил это дело с огромным трудом. И не хотел бы вновь пройти этот путь... особенно если придется еще и тащить по нему близкого человека.
- Куришь?
С легкой неохотой поднимается из-за стола. Подходить к девушке Домберг не решается, двинувшись в прямо противоположном направлении - к двери.
Кашляет.
- Пойду, наверное. - Свой голос кажется отчасти чужим, словно все эти слова произносит кто-то другой. - Спасибо за все.
И тихо выходит в коридор, намереваясь забрать свои немногие вещички... и толкнуть входную дверь.
Куда он пойдет?
О, этого он еще не знает. Некуда ему идти. Разве что только если куда-нибудь на вокзал.. или же выбраться за город и обустроиться в одном из заброшенных садовых домиков...
Неважно.
Лишь бы не оставаться здесь.
Не сорваться и не отплатить злом на добро.

- Так просто? А дверь? Выламывать будешь?
Медленно останавливается. Возвращается, опираясь на дверной косяк.
Действительно... она ведь дверь на ключ закрыла. Не на обычную задвижку. А значит... чуть усмехается, приподняв уголки губ, действительно - хрен выломаешь. Тем более что она железная - деревянную он бы вынес спокойно, опыт был. И довольно приличный опыт.
- Нет, - пожимает плечами. - Сомневаюсь, что у тебя есть болгарка. Поэтому ограничусь тем, что вежливо попрошу ключи.
- Мы не попили еще чай. И у вас... тебя порвана рубашка. И куртка.
Ерунда. За что-что, а за свой внешний вид Доберман смысла переживать не видел. И хуже бывало... к тому же, в сравнении с теми же бомжами он вообще модель с подиума.
- Иголку одолжишь? - с прорезавшейся в голосе откровенной усталостью от всего этого. Сейчас он не шутил. Одиночная жизнь приучила обращаться даже с такими предметами, казалось бы, традиционно находящимися в женском ведении. Да и в далекие армейские годы бывший капитан неплохо иглой орудовал - всему отделению подворотнички пришивал... за лишний компот в столовой.
- Не глупи, ведь ты не ребенок.
Кто из них двоих сейчас еще больше глупит...
Прислоняется к косяку спиной, заступив нога за ногу. Дерево приятно холодит спину - хоть что-то реальное, настоящее во всей этой странной трагикомедии, уже начинающей казаться сном.
А если бы у меня был дом, где меня ждали? Удержала б ли ты меня тогда?
Нет. И даже пытаться бы, наверное, не стала.
Неужели по нему так хорошо видно, что ему в принципе некуда идти?
- Хорошо, - резко, открывая прикрытые глаза, - я останусь.
Отклеивается от дверного косяка, впрочем, не спеша подходить к столу. Чаевничать желания особого нет, тем более, что черный, который заварила Настя, бывший опер не слишком-то и любит. Успел за шесть лет надоесть хуже горькой редьки.
- Но только до завтрашнего утра, - Доберман прекрасно понимает, что чаем девушка вряд ли ограничится. И бьет на опережение, решив поставить условия сразу... прежде чем их поставит она. - Потом уйду.
В мозг впервые за все это время закрадывается мысль, что он зачем-то ей сдался. Что-то ей нужно. Обычно простая благодарность упирается в рамки лечения, кормежки... и давай, дорогой, до свидания. Приятно было познакомиться и все такое.
Только вот что?
Что же. Надо полагать, у него будет шанс это выяснить.
- Спасибо за предложение, но чай не буду,- медленно покачивает головой, словно бы подкрепляя жестом отказ. - Не хочу.
Надеется, что Настя не обидится. Хотя... какой там. Ей самой палец в рот не клади. Откусит...
Да... девушки с такого рода характером всегда выгодно выделялись в глазах бывшего оперативника среди прочих. Ему никогда не было интересно, когда все подносилось на блюдечке. Ну, красивая ты. Ну, умная. Только вот чересчур... жертвующая своим мнением в угоду его собственному. Даже никаких усилий прикладывать не нужно...
Ты опять?
Ехидный голосок разума вклинивается довольно вовремя. Доберман смаргивает и отступает в сторону, освобождая Насте путь к дверному проему.
Идет следом, неслышно переставляя ноги.
Еще одна привычка. Бывший капитан никогда не любил издавать лишний шум, в отличие от многих своих коллег. В частности, не грохотал обувью, не орал: "Стой, полиция!", находясь черт-те-где от преступника... может, и потому он в свое время считался чуть ли не отличником службы.
Окидывает взглядом гостиную и широкий диван. Раскладывать его нужды нет - и без того его тушка там прекрасно разместится. Со всем комфортом.
Терпеливо ждет, пока Настя вытащит из шкафа две простыни и подушку, превратит диван хотя бы по внешнему виду в подобие кровати, и направится к выходу.
- Спокойной ночи.
И мысленно усмехается от своих слов. Да уж... ночка вряд ли таковой выдастся. У него во всяком случае точно.
Усаживается, делая вид, что собирается улечься.
Дожидается, пока Настя щелкнет выключателем, погрузив комнату во мрак, и исчезнет за порогом. Лениво закладывает руки за голову, уставившись куда-то вглубь комнаты.
Глаза тут же начинают смыкаться, однако Доберман упорно гонит сон прочь. Не сейчас. Придется немного потерпеть-подождать.

Сколько проходит времени до того момента, когда свет в коридоре гаснет окончательно, бывший капитан не знает. Однако это - сигнал. Хозяйка тоже отправилась на боковую.
Ждет еще где-то с полчаса  может, больше, время без часов определить затруднительно, затем неслышно поднимается.
Тенью выходит в коридор, на мгновение замирая возле двери комнаты, занимаемой Настей.
Скорее всего, уже спит. Ну что же, пусть спит. Тем лучше.
Следующий пункт маршрута - кухня. Свет Доберман не включает. Во-первых, сразу спалит всю конспирацию, а, во-вторых - он и без того все прекрасно видит, глаза уже успели привыкнуть.
Отыскивает полиэтиленовый пакет, стараясь сильно не шуршать. Отрезает дно, натягивая на руку как рукав. Осторожно подворачивает под бинт концы.
Проверяет.
Угу, прекрасно.
Так же тихо, стараясь не производить шума, возвращается в коридор, проскальзывает в ванную и закрывает защелку.
Уже спокойно включает свет.
Здесь можно.
Тогда это действительно была не лучшая идея. Сейчас... возможно, тоже, но зато можно ополоснуться спокойно, без лишних нервов. Не дергаясь, одним словом. Тем более, что Настя сама предлагала.
Воду настраивает чуть теплую. Блаженно щурится, слегка вскидывает подбородок, подставляя лицо мягкому поглаживанию водяных пальцев.
Черт, хорошо...
Кажется, что вода смывает все. Не только грязь, но и усталость. Злость. Напряжение. Оставляя после себя лишь пустоту. Пустоту, какую приносит свежий шум ливня, ворвавшийся в душную комнату.
Вылезать из душа не хочется. Однако приходится напомнить себе, что он не у себя дома. В гостях. И будь добр не увеличивать до астрономических размеров сумму в квитанции на воду.
Неохотно вернувшись к реалиям этого бренного мира, Доберман беглым взглядом окинул комнатку, подбирая с полки самое страшное и застиранное на вид полотенце.
Слегка промокает кожу - все-таки довольно жарко, пусть лучше само высохнет, хоть немного прохладнее будет. К голове так вообще не притрагивается, предоставляя влаге спокойно стекать с волос на шею и спину.
Осторожно снимает с левой пришедший в негодность пакет, насухо растерев руку. Ещё не хватало только все-таки намочить рану...тем более после стольких предосторожностей.
Перекидывает джинсы через плечо, засовывая пряжку ремня в карман - чтоб не звенела. Натягивать их нет никакого желания. Тем более что тут всего-то - два шага пройти. Настя дремлет, светить своим нижним бельем в крупную клетку не перед кем...
Напоследок бывший опер закинул полотенце в стиральную машину (краем глаза отметив, что девушка уже запихала туда его же рубашку). И, зевнув, щелкнул задвижкой, без всякой задней мысли приоткрывая дверь.

Первая реакция была довольно естественной в данной ситуации.
Аккуратно сложенные пополам джинсы резко перекочевывают с плеча на руку, автоматически согнутую в локте. Тут не пляж, чтобы он чувствовал себя комфортно в подобном виде. Тем более если учесть вполне закономерно уставившуюся на него девушку...
Черт, почему в его жизни никогда, ничего не может произойти ровно и спокойно, без попадания в не слишком приятные ситуации и разруливания проблем?
Что девушка держит в руках его куртку, Доберман сообразил парой секунд позднее. И чуть заметно нахмурился. На кой черт Насте понадобилась его верхняя одежда?
Скорее всего, не поверила тому, что он не исколет себе все пальцы, едва взявшись за иголку. Что же, типичная женская реакция. В принципе, мужчины точно так же скептически смотрят на девушку, заявляющую, что она сама в состоянии починить розетку.
Спасибо ей, конечно, за подобную заботу, но...
Документы!
Бывший оперативник сцепил зубы, старательно не показывая своего желания отобрать сейчас у девушки куртку, которую та так и не торопилась вешать на прежнее место. Твою мать, ну угораздило же...
Вряд ли она удержалась от того, чтобы проверить содержимое карманов. Хотя бы для того, чтобы узнать - а кого она вообще притащила к себе домой?
И ладно бы там был только паспорт... это Доберман бы еще пережил. Но вот справка об освобождении... бывший капитан не хотел, чтобы Настя знала о том, что он только сегодня вышел из тюрьмы. И, справедливости ради, это не к ней одной лишь относилось. Была б возможность, Домберг бы вообще упрятал сведения об этом эпизоде своей жизни на самое что ни на есть глубокое дно.
Вскидывает голову, взглянув ей в глаза.
Мне уходить?
Однако следующая фраза девушки заставляет зрачки Виталия удивленно расшириться.
- С теплым паром?
И, похоже, это даже не сарказм. Подобных ноток в ее голосе не слышно от слова "совсем".
Неужели все-таки не стала лезть в его бумажки? Или же просто сейчас притворяется, чтобы отследить его реакцию?
Снова принимается его изучать. Взгляд голубых глаз неприятен. Хотя бы просто потому, что едва было угомонившаяся кровь вновь начинает, теплея, подниматься в жилах, шуметь морскими волнами, перекатывающими гальку, в ушах...
Настя отпивает глоток из кружки, принадлежащей явно к серии "знаки зодиака" - на ней красуется надпись "водолей". Чуть морщится - видимо, содержимое слишком горячее.
Протягивает ему.
- Может, все же чай?
По правде говоря, Доберман сейчас с куда большим удовольствием тяпнул водки. Просто потому, что ничто другое к данной абсурдной ситуации так идеально не подходило.
Но это по понятным причинам далеко не вариант.
- Спасибо, но нет, - он ненавидит повторять одно и то же дважды, но если вот по-другому не выходит... - Если ты не против, я лучше спать пойду. Сегодня был... не самый легкий день.
Хотя, он так и так уйдет сейчас на любезно предоставленный ему диван. Даже если она будет против.
Выждав пару минут, вполне достаточных для формулирования ответа, щелкает выключателем, окончательно погружая коридор в темноту. Аккуратно прикрывает за собой дверь, дожидаясь утвердительного лязга язычка замка дверной ручки.
И уже более спокойно, зная, что девушка сейчас разглядит разве что его силуэт, обходит ее, обеспечивая себе свободный проход по коридору.
Паркетный пол довольно прохладный... но, тем не менее, идти по нему довольно приятно. Наверное, просто потому, что босиком. Ноги слишком отвыкли от этих ощущений.
Как там в песне поется? "Босиком бы пробежаться по росе"? Что же, можно сказать, что это как раз примерно такой случай.
Полумрак коридора сменяется полумраком гостиной. Доберман делает шаг вглубь помещения, но останавливается.
Прикрывает за собой дверь, поморщившись от противного резкого визга, который издают петли.
Смазать надо. Или и вовсе поменять. Если сильно проржавели. Ни к черту ж ведь не годится.
Зачем он все это делает, бывший капитан бы четко не сказал. Настя у себя дома, имеет право ходить, где хочет... мало ли, вдруг ей просто что-нибудь взять из этой комнаты понадобится.
Только вот... все равно.
Небрежно скидывает джинсы на кресло, отходя к окну.
Открывает форточку через верх, распахивает на максимум. Ночной ветер вольготно врывается в комнату, избавляя ее от дневной застоявшейся духоты.
Слегка прикрывает окно занавеской, чтобы не создать в случае чего сквозняка, и вовзращается к дивану.
Усаживается, тяжело подавив зевок, так и выворачивающий челюсти.
Проводит ладонью по волосам.
Мокрые, конечно, еще, но уже не так. По крайней мере, проснуться на холодной и мокрой подушке уже точно не грозит.
Вытягивается во весь рост на сиденье, с легким недовольством отмечая, что диван ему коротковат - ноги упираются в подлокотник. Ну да грех привередничать. По сравнению... это так вообще царское ложе.
С пару минут рассеянно смотрит куда-то в потолок, заложив руку за голову, затем подчиняется медленному тяжелению век.
Сегодня действительно был не слишком легкий день. И хотя бы в противовес ему ночь... от которой уже не так много осталось... должна быть хотя бы относительно, но спокойной.
Проваливается в сон бывший капитан как-то совершенно незаметно.
И не слишком приятные сны, после которых зачастую хочется просто напиться, чтобы заглушить их голоса... вестники из прошлой, потерянной жизни, на сей раз обходят его стороной.
Наверное, он просто слишком устал.
И это, пожалуй, не так уж и плохо.

А вот вырывает его из этого пустого, приятного, забытья уже безжалостно царапнувший слух и нервы скрежет дверных петель...

Резанувший слух скрип заставляет резко открыть глаза. Пару раз моргнуть, тщетно пытаясь сообразить, в чем же, собственно, дело... настолько тяжко все еще витающему где-то в сонных далях мозгу дается обработка информации...
Обратить внимание на льющуюся через неожиданно оказавшуюся приоткрытой дверь тонкую полоску света.
Что толкает его сейчас под локоть, Виталий не знает. Но медленно садится, щурясь на свет, а затем решительно откидывает с колен предоставленную ему взамен одеяла простыню.
Выходит в коридор, неслышной тенью проскальзывая в приоткрытую дверь.
Свет горит в ванной. Казалось бы, ничего необычного, если бы... ее дверь не была при этом открытой.
И оттуда не доносились звуки, чересчур уж походящие на сдавленные, истеричные всхлипывания.
Картину же, открывшуюся непосредственно за дверным проемом ванной, можно было описать следующими короткими словами.
Ночь. Девушка. Нож.
Попытка суицида, в общем, налицо. Причем самым банальным способом - порезав вены. На левой руке Насти уже виднеется красная полоска пореза... но та не отводит ножа, явно намереваясь резануть лезвием по коже еще раз. Видимо, не задела сосуд.
Идиотка...
О том, что сделать дальше, Доберман долго не раздумывает.
Резкий шаг вперед. Хватает девушку за руку, не церемонясь, сдавливает чужую ладонь, заставляя охнуть и выпустить окровавленный нож, со звоном грохнувшийся на кафельный пол.
Пинком отправляет его в угол, от греха подальше.
- Совсем сдурела?
И раздражено сжал челюсти, сообразив, что ответа сейчас от нее вряд ли дождется. Люди, находящиеся в таком состоянии, не воспринимают то, что им говорят. Просто потому, что неспособны на это - слишком большую власть захватили над ними эмоции.
И поэтому бывший капитан избирает несколько иную тактику.
- Тихо, - прижимает девушку к себе, успокаивающе сжав дрожащие плечи. И тут же довольно сильно стискивает собственные челюсти...почти до боли, чтобы отвлечься от дразнящего ощущения мягкой теплоты чужой кожи под пальцами...  - Тихо. Успокойся.
Смысла, может, она и не уловит... но на интонации должна обратить внимание.
Знать бы еще, что сподвигло ее на подобный шаг...
Что? Молодая, красивая, обеспеченная... чего не хватает-то?
Видимо, чего-то не хватало... хотя... безысходность - далеко не единственная причина, по которой совершаются самоубийства.
Люди пытаются таким образом сбежать от многого. Проблем... страхов...
Что из этого могло преследовать Настю? Виталий не знал. И не был уверен, что хочет это знать.
Это все - лишь ее. И лезть в чужую душу...
У каждого ведь есть какие-то демоны. Даже если их голоса практически не слышны - они все равно сидят где-то на самом дне души, запертые и недвижимые. Безвредные.  Но когда они пробуждаются...
То от них зачастую невозможно избавиться. Лишь сдерживать.
Сдерживать... чтобы не оказаться в итоге у той самой черты, за которую чуть было не шагнула Настя.
И способов, которыми это можно сделать, немного. По крайней мере, сам Доберман знал лишь два. Надежных, неоднократно проверенных на собственной шкуре.
Первый... применению в данной ситуации очевидно не подлежал. Свою реакцию на алкоголь Виталий знал прекрасно. И адекватной назвать ее не мог. Потому если и пил, то исключительно в одиночестве и в собственной запертой на замок квартире.
Не зная, что увидит вокруг наутро - прежний порядок или полный разгром.
А поить Настю, самому не принимая на грудь ни грамма... выглядит, мягко говоря...
Да и вряд ли у нее в доме отыщется что-либо крепче вина. От которого толку, ясно понятно, немного.
Второй....
Тоже не выход.
- А почему, собственно, нет? - насмешливо шепчет кто-то, проснувшийся внутри. И этот голос звучит как нарастающий шум прибоя - заглушая все прочие звуки и ощущения...подчиняя собственой воле... вытаскивая на свет всю ту тьму, которая только гнездится на дне души, отдавая ей абсолютную власть...
Доберман завороженно проводит кончиками пальцев по чужой щеке, чуть приподнимает подбородок Насти, заставляя ее блестящие от слез голубые глаза встретиться со своими.
Губы непроизвольно искривляются в подобии усмешки.
Отдать все - ярость, напряжение, страх... без остатка. Так, чтобы сил потом осталось лишь на то, чтобы уснуть, прижимаясь к чужому теплому боку.
Но хочет ли этого она?
Кровь, до того мирно дремавшая, медленно поднимается в жилах, разливая по ним тягучее волнующее тепло. И вместе с тем подсказывает ответ.
Неважно. Главное, что этого хочет он.
- Что ты делаешь, идиот? - успевает приглушенным тоненьким голоском возопить разум, прежде чем быть окончательно сметенным той тёмной волной, что затопила сейчас сознание Виталия...
Резко подается вперед, касаясь ее губ. Сначала осторожно, словно бы пробуя на вкус, потом - все увереннее и увереннее. Медленно проводит ладонью по боку девушки, чувствуя легкую дрожь, которой отзывается ее тело.
Сейчас их отделяет друг от друга лишь тонкая ткань. Мешающая, раздражающая. От которой хочется избавиться, ощутить под пальцами живую, теплую, податливую кожу...
Домберг...точнее, та часть его натуры, что взяла сейчас управление на себя, совершенно точно знает: он возьмет эту крепость. Даже если она окажет сопротивление.
Хотя - он уже почти хочет, чтобы она его оказала.
Ему не нужно безвольное подчинение. Зверь, проснувшийся внутри, жаждет боя.
Боя равного с равной.

...Черный туман, плотно окутывающий сознание, неожиданно разрывает боль. Резкая и неожиданно чистая, естественная... как глоток чистого воздухе среди удушливого смога.
Вырывающая в реальность, заставляющая согнуться пополам и закашляться, цепляясь за стену... прижаться лбом, под которым пульсирует протянувший отростки во все уголки черепа сгусток боли, к холодному кафелю...
Доберман хрипло кашляет, часто, с усилием моргая. Перед глазами все плывет, как отражение в речной ряби. Одна бледная муть, в которой понемногу начинают вырисовываться отдельные очертания...
Вдобавок ко всему его еще и немилосердно пошатывает. Единственная стабильная вещь во всем этом качающемся, плывущем мире - стена, за которую он сейчас и держится, как рулевой за штурвал при сильной качке.
Удар сердца... другой... третий... и мир понемногу обретает целостность... собирается из мелких острых осколков, на которые был разбит...
Бывший оперативник болезненно морщится, потирая левую голень... у него такое ощущение, что по ней со всего размаху кто-то пнул. Причем зная, куда следует наносить удар. И на ногах он удержался лишь потому, что стоял рядом со стеной. Иначе бы - лежал на полу. Не исключено, что с разбитой об эту же самую стену башкой.
Стоп... а где он сейчас вообще?
Оглядывается по сторонам, периодически болезненно шипя. Головная боль несколько унялась, теперь лишь слегка покусывая небольшой пятачок в области лба. Нога... та лишь слегка саднит, но тоже уже практически угомонилась, правда, спокойно переносить на нее вес Доберман пока все равно не решается.
Ванная... странно знакомая...
Черт.
Настя.
Доберман вцепляется ладонью в волосы, больно сминает кожу, словно надеясь, что это вытащит из глубин его памяти отсутствующие воспоминания.
Так, тихо... по порядку...
Ее попытка порезать себе вены... его - успокоить, предварительно отобрав у нее нож...
А дальше - пустота.
Вроде бы обычная... какой обычно всегда и заканчивались подобные срывы... срывы, дающие о себе знать при достаточно сильном нервном напряжении... один из которых и привел его в итоге на нары...
Но в этот раз - отчасти даже пугающая.
Что он тут творил?
Голова, словно бы в насмешку, отзывается пронзительной болевой иглой, которую не облегчает даже холод кафеля. Домберг сцепляет зубы, практически до боли. Перебирая варианты, каждый из которых еще хуже другого...
Что он сделал? Нарычал на нее? Ударил? Приставал?...
С усилием отклеивается от стены. Останавливается на пороге комнаты, вцепившись пальцами в косяк.
Где она сейчас?
Да что бы он не сделал... точнее, что бы не сделал зверь, перехвативший на те минуты рычаги управления...
Главное, чтобы она не натворила глупостей. Глупостей, подобных той, которую он не так давно уже пресек.
Выходит в коридор, настороженно прислушиваясь.
Тишина напрягает. Ощутимо напрягает. И откуда-то изнутри к горлу ощутимо подступает беспокойство.
Бывший капитан быстро обходит всю квартиру.
Насти нет ни на кухне, ни в зале. Ни в прихожей. Следовательно, методом исключения...
Нерешительно замирает возле двери единственной оставшейся непроверенной комнаты.
Ее комнаты.
Осторожно берется за дверную ручку, нажимает и тихо толкает дверь. Результат нулевой. Дверное полотно и не думает двигаться с места.
Заперлась... он утыкается лбом в прохладную дверь. Хрипло выдыхает, прикрыв глаза.
Затем решительно лязгает зубами. Поворачивает голову, прикладывая ухо к зазору между дверью и косяком, прислушивается.
И, делая это, Виталий со всей уверенностью знает - если он сейчас услышит лишь тишину, то вынесет эту дверь без колебаний. С ноги. И никакой замок не спасет, тем более что у межкомнатных дверей они обычно на редкость  хлипкие.
Чужая жизнь ему дороже.
Несравнимо дороже.
Пару секунд он напряженно ловит звуки, доносящиеся изнутри... затем медленно сползает по стене, усаживаясь на пол рядом с дверью. Утыкается затылком в прохладный декоративный камень.
Жива...
Пусть ревет практически навзрыд, пусть... но жива.
И от осознания этого становится пусть немного, но легче.
- Настя... - он не ждет ответа. Знает, что сейчас ей неприятно слышать даже его голос.
Но...
Доберман почему-то не хочет, чтобы она знала его лишь таким. Больным псом, тараканы в голове которого периодически берут контроль над всем телом.
- Я не знаю, что я натворил, - хрипло, облизнув губы. Замолкает, думая, что еще может сейчас сказать. А затем заговаривает вновь, медленным ровным тоном: - Ничерта не помню. Хрен знает, как это называют психиатры... серьезное напряжение - и крышу сносит начисто.
Хрипло смеется, прекрасно понимая, как все это выглядит со стороны. Моральный урод пытается оправдать свои поступки, прикрываясь психическими заболеваниями.
- Смешно звучит, знаю. Неправдоподобно. Сам бы не поверил, если бы услышал...
Вытягивает ноги, упираясь ступнями в противоположную стену.
- Удобно ж ведь, да? Как знать, может... и впрямь так. Я не пытаюсь оправдаться. Не заслуживаю в любом случае. И даже не претендую. Слишком много всего на моей совести, чтобы изображать невинного щенка, виляющего хвостиком. Подробности рассказывать не буду... не нужно тебе это. Да и займет не один час... пожалуй....
Кому он говорит все это? Зачем?
Но останавливаться он не спешит. Почему - не знает сам.
И, пожалуй, сейчас Доберману действительно впервые плевать... плевать на то, что будет с его драгоценной шкурой дальше...
- Я убивал, выколачивал показания, лгал... хорош мент, да? - злая самоирония. - А потом и сесть еще умудрился... за дело... все за дело, мать его, все к тому шло, бежало... И все, чего я сейчас хочу - просто сдохнуть. Просто потому, что никакого будущего нет. И не будет. А в аду черти меня уже заждались. Равно как и персональная сковородка.
Тяжело вздыхает, замолкая на мгновение...
- Просто дай мне уйти. Я исчезну. И, клянусь, ты меня никогда не увидишь больше.
Он не врет. Доберман действительно намерен больше никогда не появляться в жизни этой девушки. Да и вообще... в чьей-либо еще.
Хватит. Устал... и устал страшно.
Стоит ли грызться за жизнь, если эта жизнь настолько хренова?

Дверной замок лязгает возле самого уха. Неожиданно, резко, словно щелчок выстрела.
Бывший капитан резко раскрывает глаза. Медленно поднимается на ноги - он не желает словить внезапно открывшейся со всей силы дверью.
На пороге возникает Настя. Бледная, напряженная. С щеками, исчерченными дорожками слез... и схваченными зимней стужей глазами.
Да, он ожидал увидеть нечто в этом роде. Но все равно... это зрелище неприятно. Слишком неприятно.
Да черт, он бы вообще не оставлял ее сейчас в таком состоянии... но выбора нет.
Вбирает голову в плечи, молча выслушивая, не произнося ни слова. Как пес, битый хозяином... но не желающий кусать руку, которая еще недавно его кормила.
Да и говорить-то, по существу, нечего.
Просить забрать вещи... не лучшая идея. Его сейчас просто не услышат. И, чего доброго... еще попросту вытолкают в грубой форме. В противовес тому, что сейчас выпроваживают еще довольно вежливо... без рукоприкладства.
Последнее все-таки лучше. Не упираться. Не провоцировать. Не заставлять нервничать еще больше...
Доберман послушно отступает к двери, по пути успевая сдернуть с вешалки куртку... хотя бы куртку, черт. Все не так холодно сидеть на лестничной клетке будет в ожидании, пока девушка хоть немного придет в себя...
И остается один... нос к носу с тяжко хлопнувшей металлической увесистой дверью.
Несколько секунд просто стоит... затем медленно натягивает куртку. Шипит, когда грубая ткань скользит по перебинтованной руке, но оценить состояние травмы не удосуживается. Кровоточит... наверняка... да и пес с ней. Пес. Это уже неважно. Не имеет никакого значения.
Автоматически проверяет карманы. Зачем? Видимо, надеясь, что прошлое вернется хотя бы на мгновение... и в одном из них окажется привычный табельный пистолет. Тяжелый, холодный... а главное, с хотя бы одним патроном в магазине.
Сложно ли было ему когда-то стрелять в других? Да. По крайней мере, впервые. А потом уже привык... покрылся жесткой заскорузлой коркой...
Так что вынести мозги уже самому себе... будет не слишком сложно.
Но нет. Нет. В карманах откровенно гуляет ветер. Насмешливый ветер.
Ни документов... ни чего-либо, что могло бы сойти за оружие. Да что за... он бы был рад сейчас и ножу. Хотя бы потому, что, в отличие от Насти, умел им пользоваться.
Лишь металлический корпус старого потрепанного телефона.
Помедлив, Доберман усаживается на пол. Механически вертит мобильник в пальцах, борясь с нарастающим желанием со всего маху хватануть бесполезный предмет об пол...
Металл, с которым соприкасается затылок, отзывается насмешливым холодом.
- Решил сбежать, щенок? - насмешливый голос в голове звучит с такой четкостью, как если бы он был реальным, живым. Домберг морщится, с силой стискивая челюсти... но говорящий не унимается, продолжая полосовать нервы с прежней ледяной насмешкой: - конечно, это ж ведь легче всего...
- Легче. И лучше.
Он верит сейчас в это. Действительно верит. И бешено, словно голодный тощий зверь, жаждет этого рывка в бесконечность, за гранью которой будет либо долгожданный вечный покой...
Либо заслуженная вечная мука.
- Комуу? Наломал тут дров... а сейчас драпаешь, поджав хвост. Зубов нет?
Хриплый рык.
- Только хуже. Будет только хуже.
Четко, резко. Однако призрак прошлого, восставший откуда-то из мрачных недр памяти, не унимается.
- Да ну? Куда еще хреновее-то? Отговорки. И ничего кроме них. Трус.
- Я? - рычание, нервно трепыхающееся в горле, хриплым приступом вырывается наружу.
Ненависть. Злость на себя, на осознание правоты... своей или того человека, чьими интонациями сейчас смеется внутренний голос?
- Ну не я же, лейтенант. А ну встать!
Различия между реальностью и тем, что происходит лишь в голове, нивелируются окончательно. Приходится приложить усилие, чтобы не подчиниться... задавить прочно вбитые рефлексы...
- Пошел ты, майор. Я слишком долго подчинялся твоим приказам. Как преданный пес. Хватит.
Некоторое молчание. Затем тень... тень того, перед кем он когда-то искренне преклонялся... кого ненавидел со всей искренностью... издает негромкий смешок. Заставляя нервно дернуться.
Ведь именно так когда-то смеялся реальный майор Кондратьев.
- Наконец-то появилось собственное мнение. Прогресс, лейтенант.
Доберман ждет продолжения...  но ответом ему служит лишь тишина.
Ушел, растворился.
Предоставив выбор ему.
Сколько еще времени бывший оперативник сидит здесь, нервно дергая подбородком и сжимая-разжимая челюсти? Вертя в пальцах телефон? Час? Два? Три?
Но в итоге поднимается. Зябко переступает с ноги на ногу - от бетонного пола, несмотря на лето, тянет холодом.
Вскидывает подбородок.
Придется нарушить свое обещание.
Он просто так не уйдет. И не будет сидеть здесь под дверями...как бомж.
Пусть по сути он им и является.
Прикидывает свой видок со стороны. Морщится. Нда, не лучший. Потрепанный парень с запавшими глазами и взглядом озлобленного зверя. Вдобавок, в одних трусах и куртке... которая мало меняет положение.
Хотя... плевать.
Пару секунд еще морщит лоб, погрузившись в каким-то свои воспоминания-размышления, затем решительно подходит к двери одной из соседних квартир и втапливает кнопку звонка.
Шаги внутри слышны не сразу... логично. Ночь. Глубокая ночь. Нормальные люди спят давно.
Но дверь, как ни странно, открывают.
На пороге - мрачно зевающий парень. Вид - примерно как у самого Виталия сейчас, правда с единственным различием в лице куртки.
Молчит. Явно ждет объяснения тому, на кой ляд его сдернули с постели в такой час.
- Извиняюсь, что потревожил, - ставку Доберман сейчас делает на то, что Настю в этом доме не слишком хорошо знают... то есть, на ситуацию, обычную для многоквартирных домов. - Я с вон той квартиры. С девушкой поругались, выгнала в таком вот виде. В квартиру не пускает, закрылась. А мне хотя бы вещи забрать, больше и не надо ничего. На балкон пустите?
Скептический взгляд... хотя, впрочем, с какой-то понимающей насмешкой в глубине глаз.
- Не навернешься?
Ха, вот в этом Доберман не уверен... ох, не уверен. Хотя... терять ему в любом случае нечего, не правда ли?
- Не навернусь. Не промышленный альпинист, конечно... да наши балконы рядом совсем. Перелезть нетрудно.
- Балкон хоть открытый?
- Да вроде, -  и в этом не уверен... но судя по тому, что помнит... действительно, вроде бы.
- Ну смотри, - фырканье, - шкура твоя.
Дверь открывается пошире.
- Заходи, - иронию в голосе парня Доберман проглатывает как-то апатично. Он сейчас сосредоточен на совсем другом.
Проходит в чужую квартиру, не смотря по сторонам. Следует за хозяином.
- Ну лезь. Не выкинет с того же балкона?
- Не знаю, - абсолютно честно отвечает бывший оперативник. Щурится, прокладывая дальнейший маршрут. Хорошо, что оба балкона не закрытые... иначе б действительно хрен попадешь...
При взгляде вниз к горлу подкатывает неприятный ком. Волей-неволей представляется собственная тушка, распластанная на асфальте.
Да ничего... если что, это тоже быстро. Примерно как пуля. Разве что, может, больнее.
Решительно перекидывает ногу через ограждение... стискивает зубы...
И, перебравшись на соседний балкон, выдыхает, угомоняя бешено колотящееся в груди сердце.
- Спасибо, - хрипло, на все еще не восстановленном дыхании, хозяину соседней квартиры.
- Назад лезть будешь? - щурится тот.
- Нее, - скалится Домберг с какой-то негаданно проснувшейся внутри бесшабашностью. - повторно я этого не переживу. Пусть лучше выкинет.
И, кивнув на прощание, открывает и впрямь оказавшуюся открытой балконную дверь.
Тенью проходит внутрь, прислушиваясь.
Тишина.
Спит, скорее всего... наглотавшись успокоительных. И тревожить ее сон он сейчас хотел меньше всего. Нанервничалась... в том числе и по его вине.
Так, куда она могла сунуть его документы...
Снимает с кресла свои джинсы, натягивает, старясь не бренчать пряжкой, и сразу чувствует себя уютнее. Теплее, во всяком случае. Обувь заберет потом, не до нее сейчас...
И, осторожно перекладывая вещи в шкафах, приступает к поискам...