Одно из зеркал выставили на середину сцены, карлик сорвал с него полупрозрачную накидку. В зеркале вместо зала появилась улица; женщина с двумя детьми и большой тяжелой сумкой шла по мостовой. Все в зеркале передвигалось. Аликс открыла рот, и Шут пальцем защелкнул его.

Карлику наконец поднесли иглу.

- Приготовьте животики, - велел он, а потом поднес иглу к зеркалу и с хохотом воткнул ее прямо в ногу женщины.

Женщину подкосило, сумка выпала, по мостовой, как мячики, поскакали апельсины и яблоки. Дети закричали, женщина схватилась за ногу, из глаз у нее брызнули слезы. Карлик не унимался. Он взял вторую иглу и воткнул ее женщине в руку.

Ту свело и задергало.

Дети стали испуганно гладить мать по голове, успокаивать. Зал истошно хохотал, а женщине казалось, что весь мир смеется над ней. Аликс привстала, но Шут приложил к фарфоровым губам палец.

- Ни звука, - прошептал он.

- Вам жаль ее? – завопил карлик. - Да вы смеетесь! Вы рады, что она упала. И действительно, кому до нее есть дело, кроме ее же отпрысков! Боль - это смешно, когда она ранит других. Хохочите!

Карлик щелкнул хлыстом, и зеркало укатилось в сторону, на его место встало другое.

- Еще, еще! – кричал зал.

Теперь, сдернув накидку, карлик представил мужчину - музыканта. Он играл на виолончели в саду, и вокруг него толпились люди. Они радовались его музыке, танцевали, веселились.

По залу Театра прокатилась волна недовольных возгласов.

- Дайте же мне скорее коробочку дурных мыслей, - протянул руки к помощницам карлик. - Вытащу жалость к себе, скулеж, неуверенность, терзания души.

И он доставал непонятные штуки, шевелящиеся и больше похожие на козявки величиной с кулак. Они полетели в зеркало, и мужчина остановился. Он напряженно обвел взглядом людей вокруг, посмотрел на виолончель и лицо его сморщилось.

- Равнодушие, дайте же равнодушие и презрение! - Карлик подхватил поданные ему кубики из хрусталя и бросил их в зеркало.

Люди вокруг музыканта захохотали, но не как раньше – добродушно и весело, а тем же злорадным хохотом, что и зрители в зале Театра.

Мужчина схватился за голову.

- Скорее флакончик слез!

Стоило ему брызнуть, и мужчина тут же заплакал. Карлик все лил и лил из флакона, и музыкант не унимался. Вокруг него собрались дразнящие, унижающие его. Виолончель упала на землю и треснула.

- Достаточно! - захохотал карлик. - Ему достаточно больно.

Аликс шмыгнула носом. Ей не хотелось этого видеть, но Шут крепко сжал ее руку.

- Смотрите, смотрите, Аликс.

Картинки менялись, показывая то поскользнувшихся и упавших на лед людей, то заик, неспособных выговорить простую фразу, то увечных, передвигающихся как каракатицы… И все это сопровождалось хохотом.

- Следующее зеркало! – крикнул карлик. - Я знаю балерину, она пять лет усиленно трудилась, готовясь к этому выступлению. Сегодня премьера, после которой вся ее жизнь могла перемениться. Но она будет наказана за то, что слишком хороша.

В новом зеркале появилась красивая девушка, вся в белом, она разминалась, и тут…

- Пусть эта выскочка будет наказана! - Карлик схватил с подноса хворост и начал ломать его перед зеркалом.

Балерина скрючилась, упала прямо на пол, там, в зеркале, а зал скорчился от смеха.

Аликс подалась вперед, она всем сердцем возненавидела этих жестоких… нет, не людей - бессердечных, ужасных, хохочущих злых демонов.

Карлик продолжал ломать прутья, балерина стонала, не в силах подняться. Аликс посмотрела на Шута и даже в его взгляде увидела тень сострадания. Он смотрел с сожалением, но не желал вмешиваться.